Давным-давно, лет 40-45 назад, со стапелей одной венгерской верфи был спущен на воду большой, элегантный и комфортабельный речной теплоход. В нем было целых две палубы (не считая солярия), две машины и два винта, а пассажиров он мог везти до полутора сотен (не считая «зайцев» и иной полупочтенной публики). После ходовых испытаний теплоход был передан заказчику – стране СССР, и наречён «Дон».
     Долго теплоход ходил по Волге-матушке да Дону-батюшке, возил с ветерком солидных советских чиновников, светил науки, инженеров... да и иными пассажирами тоже не брезговал. Много тысяч миль прошел, много городов повидал.
     Шло время. СССР развалился, понятия о скорости и комфорте изменились, а по рекам теперь ходили огромные и чопорные немецкие да австрийские суда, на которых бывало по три, а то и по четрые палубы, а уж про пассажировместимость и говорить страшно.
     А состарившийся «Дон» грустно пыхтел от Ростова-на-Дону до Волгограда, или до Астрахани, и лишь иногда, по старой памяти заглядывал в Москву. В каютах его стало холодно и неуютно, в многочисленных щелях переборок завелись пауки, а на палубах стало пасмурно и ветренно.
     Но как-то раз, взошли в Москве на теплоход двое волшебников. А может быть просто – хороших человека. А быть может – и не человека вовсе. Впрочем, не в этом суть. Взошли они и поплыли вниз по Волге-реке... И сказала на утро Маранта (одна из этих двоих):
     – Холодно мне в каюте. Спать невозможно. И пауки страшные из щелей лезут под одеяло – греться. Разве можно жить так?
     – А что же делать? – ответил ей теплоход, – стар я уже. Давно прошли времена, когда считался я комфортабельным...
     – Да как же так? – удивилась Маранта, – ты же такой аккуратный, уютный и вообще очаровательный небольшой теплоходик! Ну и что, что не самый большой?
     Порадовался теплоход её словам, и согрелись его каюты. Над палубами засветило солнце, пауки заплели щели теплой паутиной... да и мух всех сожрали, кстати. А Гэллемар (второй из них) стоял с женой рядом и курил трубку.
     Стоял Гэллемар рядом, курил трубку, да слушал, как разговаривает его жена, Маранта, с теплоходом. Послушал... Подумал... Глянул хитрым глазом на жену, и пошел на нос теплохода. А стоя на носу, крепко ухватился за борт, подставил лицо ветру, и запел колдовскую песню.
     Отозвалось что-то в теплоходе на его пение. Что-то старое, забытое. И вспомнил теплоход, что ходила под эту мелодию лихая немецкая подводная лодка U-96. Вздрогнул «Дон», приободрился, звякнул залихватски якорной цепью, да так пошел, что ветер чуть не сдул с Гэллемара кепку.
     А Гэллемар засмеялся, и радостно закричал:
     – Noch nicht! Noch nicht! (Нет ещё!) – как кричал капитан U-96, почти затонувшей, но поднявшейся со дна Босфора и прорвавшейся в Средиземное море, куда не было немцам доступа.
     И ветер вторил ему, солнце шаприло, как в Испании, а «Дон» лихо несся по глади воды, вид имея при том весьма залихватский.

     Гэллемар и Маранта давно уже вернулись на берег. Но на «Дону» до сих пор светит солнце, воет ветер, а вид у теплохода по-прежнему лихой и залихватский.